ПАМЯТИ ЛЮДЫ ЕВСТИФЕЕВОЙ

17 декабря 2022 года в Москве ушла из жизни Людмила Игоревна Евстифеева.
Она была редким, нестандартным человеком, и, среди прочего, была одним из тех редких людей, которые вначали отвергали типологию Афанасьева, а потом увидели в ней смысл и пользу.
Скопирую здесь некоторые цитаты из нашей переписки. Но вначале — некролог, написанный ее дочерью Ривой.
_______________

Вчерашний день, как многие из вас уже знают, был днем траура. Из мира ушла моя мать, Людмила Евстифеева. Ушла добровольно, но проявив в последние дни огромное мужество. Этого ухода, несомненно, можно было бы избежать в другой стране – справедливой, свободной, предоставляющей достойные условия жизни терминальным больным.

Я пока ничего не могу сказать про похороны; но, несмотря на очень трудное и неблагоприятное время, сейчас делается все возможное, чтобы захоронение прошло достойно и рядом с другими членами семьи. Благодарю друзей матери и наших с ней немногочисленных, но чудесных родственников, за то, что за один только вчерашний день было сделано очень много.

Что я могу со своей стороны – и чего, я знаю, многие от меня ждут – это написать несколько слов в ее память.

Все знают ее как человека честного и бескомпромиссного, умного и порой совершенно бесстрашного. Хотелось бы, чтобы именно такая память осталась после нее. Сейчас много говорят о том, что русские в принципе неспособны к революции; так могут говорить только те, кто не знал мою мать, — непримиримого, искреннего, радикального революционера и борца за правду и свободу.

«Когда бьют литовцев – я литовка, когда бьют армян – я армянка, когда бьют чеченцев – я чеченка», — многие помнят эту ее поговорку. Литовцы помнят, как в Перестройку она приезжала к ним, закупала свободную прессу – и везла продавать в Москву (предпринимательской жилки у нее не было, выручки хватало только чтобы купить новые билеты – и ехать снова). Чеченцы помнят газету «Сепаратист», которую она издавала на ксероксе.

Ребенком я раскрашивала зеленым и красным фломастером герб свободной Ичкерии – помогала матери в ее оригинальной издательской инициативе. Взрослым человеком, уже в эмиграции, мне довелось по работе переводить на итальянский язык беседу замечательных, героических чеченских женщин в изгнании. Они узнали меня и стали вспоминать мою мать.

— А помнишь, Фатим, какие Люда печатала стихи про чеченских воинов – что ДАЖЕ НАМ было страшно их возить в Чечню?

Человек очень оригинального, иногда трудного характера – и невероятно трудной судьбы. Вспомню эпизод с получением ею высшего образования. Совершенно одна, оставленная отцом и преждевременно потерявшая мать и младшего брата, — она поступила на математический факультет в МГУ, успешно сдав сложнейшие экзамены. Но без малейшей поддержки, в полном одиночестве, она быстро поняла, что не сможет достойно учиться. Не беда – она перепоступила в пединститут, на теоретическую физику. Она тогда увлекалась фотографией, и в нашем семейном альбоме хранились снимки всех ее коллег по факультету. Она показывала мне всех тех талантливых и замечательно красивых (кудри! ресницы! глаза!) еврейских юношей, которых встретила на факультете – ведь в МГУ их не брали, именно из-за этих кудрей и глаз, из-за фамилий на «-ман» и на «-берг»… Уже тогда она выработала этот свой принцип – «если бьют евреев, то я еврейка».

Вспомню еще один важный и характерный эпизод: ее судимость. Конечно, в 2010е годы уже у многих появились судимости, это стало, увы, обыденным делом. Но она получила политическую судимость и подписку о невыезде «когда это было еще немодно» — в девяностые. Она ходила на самые несправедливые процессы, осуждавшие чеченцев без всяких оснований, и документировала их. Судимость получила – за «оскорбление судьи». Потому что не смогла спокойно перенести несправедливого приговора и брякнула, что судья – идиот. От слов своих не отказалась и судимостью потом даже гордилась. Напомню – в тот исторический момент, когда среди либеральной интеллигенции ни о каких судимостях и арестах не шло и речи и когда это ей стоило только увольнения с одного из мест работы, горячо любимого ФИАНа.

Вместе с несколькими друзьями она организовала – тогда же, в девяностые – «Российское движение за независимость Чечни». Тогда их называли демшизой. Сейчас многие из тех, кто с легкостью бросались этим словом, — такие же изгнанники, как многие чеченцы и как я.

Меня спасали «Гражданское содействие» и «Мемориал», в 2007 году, сразу после убийства Политковской – еще одного непримиримого, бескомпромиссного человека, с которым, кстати, мать работала в одной редакции – правда, всего лишь наборщицей.

Когда-то ей было невероятно трудно одной с ребенком на руках в самые голодные российские годы. Так же трудно ей было остаться одной в старости, в стране, за свободу которой она так долго и так смело боролась.

Напомню, что в советское время она была неутомимым деятелем «самиздата» — ночами набиравшим на печатной машинке целые книги. Она передавала людям в тюрьмы особым образом записанные послания – секреты она раскрывать не любила и в девяностые, «однажды эти знания нам снова пригодятся». Уже в послесоветское время – много сделала для распространения правды о чеченской войне. Той правды, которую страна предпочла погрести под пеленой молчания, — и которая в итоге погубила саму страну.

Но не мою мать. Она прожила долгую жизнь – почти вдвое дольше собственной матери, угасшей от рака в 40 лет. Она с ужасом и болью смотрела на войну, которую украинцам приходится сейчас вести за свою свободу. Долю своей нищенской, постыдной для цивилизованной страны пенсии она всегда отдавала «на дело» — в ОВД-инфо, в Гражданское содействие, семье дворника-таджика на сбор детей в школу… И в последнее время, конечно, тем, кто помогал украинским вынужденным переселенцам.

Революционер и гуманист до последнего вздоха.

Денег от меня она не брала категорически, считая это стыдным делом, поэтому я, увы, не смогла обеспечить ей достойную старость. Я старалась уважать ее чувство собственного достоинства и не давить на нее в этом отношении, хотя это было тяжело и многим непонятно.

Она ушла не без следа. После нее остались, например, совершенно потрясающие модели кораблей (один из которых – самый знаменитый – в «Доме с маяком»). Остались материалы, которые она собирала по судам, и которые не один раз использовали в своих расследованиях журналисты. Осталась добрая память – это было так видно в последние дни, когда многие, даже совсем, казалось бы, посторонные люди беспокоились о ней, заботились, старались поддержать.

Ну и вот еще осталась я. Выпускник МГУ (вот, со второй попытки нашей семье это удалось!) и кандидат наук с корочкой из одного из римских университетов, и на момент ее ухода – преподаватель Страсбургского университета и замсекретаря правления Тургеневской библиотеки в Париже. Надеюсь, что это не так плохо с моей стороны в качестве наследника человека с такой несправедливо тяжелой судьбой. Что у нее были основания таким наследником хоть немного гордиться.

В другой стране она могла быть счастливой, обеспеченной, беззаботной. Но бесстрашным борцом за всех, кого ее страна угнетает и преследует, — она смогла быть в этой стране. Очень надеюсь, что стране когда-нибудь станет стыдно за эту героическую и трудную маленькую жизнь.

А мы с вами будем ее помнить.